График работы
Понедельник с 9.00 до 17.00
Вторник с 9.00 до 17.00
Среда с 9.00 до 17.00
Четверг с 9.00 до 17.00
Пятница с 9.00 до 16.00
Суббота выходной
Воскресенье выходной
Книжный интернет магазин Умник и К обзор В педагогике не должно быть ничего слишком
13.05.2011
Геннадий Исаакович Беленький – член-корреспондент Российской академии наук, состоит в Отделении общего среднего образования, доктор педагогических наук, профессор, главный научный сотрудник Института содержания и методов обучения РАО. Выдающийся методист, ученый, автор многочисленных учебников Геннадий Исаакович Беленький делится своими мыслями о состоянии и перспективах современной литературы и ее преподавании в школе. – 9 мая вся страна праздновала великий и святой праздник – День Победы. Вы – участник Великой Отечественной войны и знаете о ней не понаслышке. Какие книги читали Вы в редкие часы отдыха? А вообще, самое большое чтение началось после войны, когда я стал учителем литературы. Тогда появились первые книги о войне – приукрашенной, надо сказать. Правда в них и была, и не была. Но потом появились книги более правдивые. Я ведь прочитал почти всю литературу о войне. Но наиболее правдивые книги у Василя Быкова, Некрасова, Кондратьева. А что касается настоящего времени, то, говоря откровенно, меня больше привлекает другое – не военная литература, а прошлое нашей страны. Я сейчас читаю документальную и мемуарную литературу, а художественную – по необходимости. То, что касается моих интересов, не так важно. Но то, что происходит с литературой в стране, действительно больно. – Сейчас многие авторы становятся известными только благодаря интернету. Приветствуете ли Вы эту тенденцию? Я-то понимаю, что, если говорить о педагогике, интернет в некоторых случаях помогает школе (хотя он не всюду у нас есть). Но, вообще говоря, мне кажется, что литература – такой предмет, который должен преподаваться, как говорится, с глазу на глаз между живыми людьми. Понимаете, я, может быть, читаю хуже артиста или писателя, который выступает в интернете. Но я читаю лучше, чем они, потому что передо мной живые ребята, которых я знаю и которые знают меня. Поэтому я могу сделать определенные акценты, что-то пропустить или прокомментировать по ходу чтения. Я вижу своих ребят и знаю, как происходит восприятие текста. Поэтому, если говорить о преподавании, то с интернетом, с этими нашими аудио-визуальными средствами нужно быть, как мне кажется, очень осторожными. А сейчас с этими техническими средствами перегибают палку, требуя, чтобы кнопки были везде, где только можно. Я думаю, что это пользы большой не приносит. Другое дело, когда из интернета нужно получить какие-то материалы, но и в этом случае не стоит особо доверять этой информации. Я вспоминаю первые послевоенные годы, когда в качестве методиста совершал турне по городам. Как раз передо мною ездил представитель министерства просвещения и требовал, чтобы на всех уроках использовались технические средства обучения. Я же вслед за ним приезжал в эти города и говорил, что нельзя этого делать. Надо сказать, что учителя больше слушали меня. Беспокоит сейчас, что ребята читают мало. У меня есть очень интересные материалы из петербургских и свердловских школ, особенно из филологических классов. Там школьники под руководством учителей пишут великолепные, серьезные литературоведческие работы, которые можно сравнить с работами студентов 4-5 курсов. Поэтому так уж все перечеркивать не надо – у нас какие-то островки есть. Но в целом с чтением дело обстоит, конечно, плохо. Почему? Это главный вопрос, над которым я думаю. Понимаете, я прожил жизнь довольно солидную, был сначала учеником, потом учителем, методистом, научным работником и дошел до академика. И вот я все время сравниваю чтение в различные эпохи. В 20-е годы прошлого века, когда я был еще мальчонкой, перед нами вопрос о чтении не стоял: и мы читали, и нам читали. Обстановка в стране была такой, что люди дорвались до книги, дорвались до возможности читать. В 30-е годы было всякое, но читали все равно. А вот сейчас, когда, казалось бы, ограничения сняты, идет огромный поток литературы, которая ранее была запрещена, появилась свобода чтения, свобода писания, – не читают! В чем дело? Мне кажется, что обстановка в стране, сам дух нечитабельный – тот, который Гоголь называл меркантилизмом. Людям не до чтения. Они учатся для того, чтобы занять потом соответствующее положение. Те, кто может читать, не читают, потому что заняты работой, выживанием и т д. Сейчас некоторые ученые и даже литературоведы доказывают, что литература потеряла в наше время свое значение. Раньше литература была учителем жизни. Уважаемый Белинский так высказался по этому поводу: «Денежные интересы, торговля, акции, балы, собрания, танцы – тоже связь, но только внешняя, следовательно, не живая, не органическая, хотя и необходимая и полезная. Внутренне связывают людей общие нравственные интересы, сходство в понятиях, равенство в образовании и при этом взаимное уважение к своему человеческому достоинству. Но все наши нравственные интересы, вся духовная жизнь наша, сосредоточивалась до сих пор и еще долго будет сосредоточиваться исключительно в литературе: она живой источник, из которого просачиваются в общество все человеческие чувства и понятия… ». Это он писал еще по поводу литературы XYIII века. А теперь идет отрицание воспитательной роли литературы, подход к ней как к забаве, легкому времяпрепровождению. Кстати сказать, в этом повинны наши писатели. Литература сейчас действительно потеряла свое значение по сравнению с тем, что было. Но кто в этом виноват? Во-первых, сам дух эпохи. Во-вторых, виноваты сами писатели, которые отошли от серьезных проблем. – В недавнем интервью известный литератор Дмитрий Быков заявил: «Сейчас не время писать большую прозу». Как Вы оцениваете состояние и перспективы современной русской литературы? Так что постановка вопроса неправильная. Нужна эпопея – ее будут читать одни. Маленькое стихотворение будут читать другие. У нас миллионные читатели и миллионные потребности, десятки или сотни тысяч писателей со своими художественными дарованиями. Другое дело, если писатель будет нарочно растягивать или сокращать произведение. Но если он выписывается и высказывает то, что нужно, мне кажется, здесь нормы ни к чему. Для перспективы нужен единый фронт писателей, которые должны сознавать свою ответственность за то, что они пишут. Но многие забывают о том, что литература – это действительно вещь, которая учит, и отбрасывают ее учительную роль. В одном учебнике, который я рецензировал, было написано, что «литература когда-то выполняла несвойственную ей функцию – она воспитывала, учила и ставила вопросы… Литература не учит, она просто информирует». То есть литература по сути забава – она не воспитывает, она позволяет хорошо проводить время и только. И это пишет, между прочим, преподаватель Московского Университета! Так кто тут повинен? Повинен и он, и преподаватели, и критики, и писатели. – Героиня одного из моих интервью, заочно полемизируя с предметным лобби, утверждает, что литература не экстраполируется в нравственность, и количество учебных часов литературы не влияет на моральный и культурный облик молодых людей. Вы согласны с этим выводом? Вот, посмотрите: выпустили «Литературную матрицу». В аннотации написано, что это учебник для школы, написанный писателями. Я открываю этот учебник и читаю в нем следующее: «Если бы герои Гончарова существовали в действительности, то легко можно себе представить, что бы стало с ними в реальности, доживи они до Ленина и Сталина. Ольга стала бы комиссаром и ставила к стенке классовых врагов вроде Штольца. Обломова бы расстреляли как заложника, или он бы сам умер от голода. Такие, как Захар, необразованные крестьяне, составили позже элиту сталинской системы, и ему бы пришлось расстреливать Ольгу, как были уничтожены герои первых лет революции. Реальным жителям Обломовки стоило бояться писем-яблок от Радищева и Маркса». И это предлагается школьникам! Там почти в каждой статье такое. Есть только несколько порядочных статей. Но кто после этого будет читать Гончарова? – Читатель мельчает и, по-моему, вырождается, несмотря на государственные программы чтения и многочисленные издательские проекты. Есть ли эффективные способы привить современным детям любовь к чтению? Наш большой ученый Лихачев рассказывал, что ему в школе учитель читал целиком «Евгения Онегина» с комментариями. Учитель не двигался дальше по программе, пока не прочитал им вслух Грибоедова, Лермонтова и т.д. Это ведь контакт учителя с учениками, и учитель знает, где надо повысить голос, на чем сделать акцент, что опустить, что усилить. И вот это в конце концов заставляло ребят думать и читать. Но для этого требуется время. И на этот, как будто бы пустяковый, вопрос наши чиновники из Министерства не обращают внимания. Они, наоборот, считают, что главный предмет – это физкультура. Но если это так, то литературу можно вообще убрать из обязательных предметов. И, конечно, тогда уже сделать ничего нельзя. В чем еще одна наша беда? Начальная школа плохо учит читать. Ребята приходят в среднюю школу, читая по складам. Ребят губит многопредметность. Когда я учился в начальной школе, у нас была старая, еще дореволюционная учительница. Я ведь имел счастье учиться в том здании, в котором когда-то учился Бунин. И моя первая учительница была современницей Бунина. Она нам все время читала. А сейчас времени нет читать. Отсюда все и идет. Мы задаем ребятам на дом что-то прочитать, а они не читают, потому что у них другие интересы, запросы. Добиться же увеличения количества часов мы не можем. Когда я преподавал в школе, у нас в восьмом классе было шесть уроков литературы в первом полугодии и пять уроков во втором. Мы могли что-то сделать, хотя, признаюсь, и тогда жаловались, что мало часов. Сейчас два урока литературы в неделю. Говорю это как автор учебника для восьмого класса. Ну что можно сделать за это время? Все эти проблемы предполагают самое простое решение: увеличить количество часов, дать возможность учителю читать ребятам. Я по опыту знаю это. Ко мне как-то пришли абсолютно неподготовленные ребята из пятого класса другой школы. Они не умели хорошо читать и не любили это занятие. Я стал им читать на каждом уроке и постепенно втянул в чтение. Еще пример. Очень скучно и тяжело шел Гоголь – «Мертвые души». Но когда я начал читать сам, они потом подходили и говорили, что это, оказывается, интересное произведение. Одним словом, если говорить о рецептах, то их, конечно, не так уж много. К сожалению, наше министерство в программах отвело на литературу минимальное количество времени. Например, в пятом классе сейчас два урока. Да там еще ребята читать не умеют! Надо ведь и их заставить почитать вслух. Так что здесь очень много причин, в том числе социальных. Дух эпохи, к сожалению, пока не изменился. И много чисто профессиональных причин, когда в угоду неизвестно чему литературу вывели из числа главных предметов и вообще происходит неизвестно что: то решили соединить русский язык и литературу, то вернули отдельные предметы. Хотели создать какое-то синтетическое соединение в виде «Русской словесности» – это вообще нонсенс. Ведь сколько ни пытались соединить литературу с русским языком, ничего хорошего не получалось. – То есть такие попытки в истории отечественного образования уже были? Методист филолог Н.М. Шанский предложил создать на старшей ступени такой интегрированный курс, включающий историю мировой литературы, историю лингвистики, – словом, такие вещи, которые не по плечу даже студентам филологического факультета. Вообще, что такое интегрированный курс? Составители нашего стандарта решили, что это облегченный курс: немножко литературы, немножко русского языка – и можно будет избавиться от этих двух осточертевших предметов. Ничего не выйдет! Во-первых, надо определить, что такое интегрированный курс. Шанский, например, считал, что это максимум того, что может быть: история мировой литературы, история мировой лингвистики и ряд других составляющих. А наши составители думают, что интегрированный курс – это минимум. Но из такого минимума, как уже проверено неоднократно, ничего хорошего не получается. – Что необходимо изучать в школе: отдельные произведения, или творчество писателей, или историю литературы? – Многие родители школьников считают, что необходимо исключить из программы произведения древней литературы и литературы ХYIII века, мотивируя это тем, что эти произведения архаичны и непонятны детям. Правы ли они? Но послушайте, ведь «Слово о полку Игореве» – это такая вещь, без которой русская литература быть не может. Как же можно изучать предмет, который развивался и сохранил какое-то значение, отказавшись хотя бы от нескольких интересных произведений древности? Мы и так уже не изучаем произведения XIII-XIY веков. Но без литературы XYIII века не поймешь ничего остального. Что же это за человек, окончивший школу и получивший среднее образование, у которого обрублены представления об истории родного народа? Что же у него – история будет начинаться с Пушкина? Так не поймешь литературу позднейшую, а она ведь у нас возникла на основе того, что было сделано прежде. Так что подход должен быть сугубо исторический. Это не значит, что мы изучаем полный курс истории литературы, но школьники должны иметь представление об эпохе, в которой написано произведение. Попалась ему, например, книжка, которая написана в эпоху классицизма или символистами, а он историю литературы не изучал, а изучал только отдельные книги. Значит, за пределами его интересов оказывается колоссальнейшая литература с ее страданиями, мыслями, чувствами, и ничего этого он понять не сможет. Об этом говорил еще Лихачев: «Всякое произведение может быть понято только в историческом плане». Иначе будет вот такой Обломов, о котором пишут в «Матрице». Вы понимаете, ведь это же пишет не ученик, а писатель – о том, что Обломова будет расстреливать Захар! Это не просто непонимание эпохи, это непонимание Гончарова. – Надо ли в школе изучать современную литературу? Каких современных писателей и произведений не хватает, на Ваш взгляд, в школьной программе – таких, чтобы уроки литературы стали интересными? А может быть, дело не в авторах, а в учителях? Мы сейчас находимся в том периоде литературе, который, откровенно говоря, можно назвать упадком. – А я ее называю «глагольной литературой»: «она пришла, купила, закричала, упала, сказала, уснула…» К сожалению, и поэзия наша сейчас не в лучшем положении. Так что если мы закончим изучение литературы XX веком, это будет хорошо. Нам прежде всего нужна классика. И нам нужно, чтобы Министерство образования все-таки прониклось уважением к литературе. Беда еще и в том, что наши верхи вообще пренебрежительно относятся к литературе. У нас ведь было время, когда в школьных журналах, где предметы располагались по старшинству, второй после истории стояла литература, а потом шли русский язык, математика и т.д. Сейчас литература находится где-то на обочине. – Каждый человек должен знать творчество не только отечественных, но и зарубежных писателей и поэтов, но ведь школьники изучают не оригиналы, а лишь переводы. Как надо изучать зарубежную литературу в школе? И они, эти произведения, действительно у нас есть, но не всегда там, где нужно. Вот сейчас по школьной программе у нас в девятом классе додумались давать «Божественную комедию» Данте и «Гамлета» Шекспира. Это ведь не по зубам ребятам. Я бы вообще не давал в школе Данте. Это сложнейшая вещь, чтение для вуза. Шекспир – да, но в классе постарше. «Дон Кихот» – только в отрывках. В средних классах зарубежная литература в 5-8-х классах сейчас, как мне кажется, более-менее подобрана неплохо, произведения доступны и интересны школьникам. А вот в старших классах не все решено. Таким образом, зарубежная литература должна быть в школьной программе, но представлена какими-то отдельными произведениями. У нас ведь сейчас фронт литературы сократился. Раньше были факультативы, кружки, телеуроки, теперь этого практически нет. Поэтому надо быть очень осторожными с зарубежной литературой, чтобы она не потеснила родную. Потому что родная литература, помимо всего прочего, – это литература родного языка. А язык нельзя изучать без литературы. Одним словом, фронт сейчас раздроблен, и если мы хотим восстановить литературное образование, то требуются общие усилия педагогов, методистов, политиков, ученых. Надо, чтобы они прониклись сознанием того, что это не просто учебный предмет, здесь речь идет о формировании человека. А этот человек, если он не образован, то в результате часто получается беда. Как говорил бывший директор Чернобыльской АЭС Брюханов, в аварии повинно то, что люди не знали Достоевского. То есть речь идет о культуре человека, которая необходима любому специалисту. И это, в том числе, ответственность издательств. Или вот, посмотрите на книгу «Вся русская литература в пересказе для школьников» – сокращенные варианты величайших литературных произведений из школьной программы. Это ведь просто уголовное преступление. Как курьез, до революции в Одессе была издана книжка с сочинениями школьников на разные темы. Это воспринималось как парадоксальное явление. А сейчас прилавки завалены такими «медальными» сочинениями сомнительного содержания. – В какой степени школьнику нужны знания по теории литературы? В школьной программе большой раздел стихотворных произведений. Но посмотрите: у нас не умеют читать стихи. Я уже не говорю о том, что стихи писать не могут! В газетах и журналах можно встретить много поздравлений в стихотворной форме, т.е. люди хотят писать стихи, выразить свои чувства, но не знают как! Но это еще не беда. А когда начинают читать Маяковского, Есенина, даже Пушкина, не соблюдая стихотворных размеров, знаков препинания, не зная, что такое перенос из строчки в строчку! Ясно, что здесь без литературоведческого обобщения не обойтись. Самое главное – такие обобщения надо давать на материале изучаемого произведения, т.е. не отдельным курсом, а попутно. Без этого литературы быть не может. Но и максимализм вреден. Вообще говоря, в педагогике не должно быть ничего слишком: перегнешь палку – достигнешь других результатов. Нужен определенный такт, знание психологии школьников и внутреннее понимание того, что нужно и что не нужно. Без нашей общей ответственности за литературу мы ничего не сделаем. Главное – не забывать о самом элементарном: учитель должен читать детям вслух и сам читать и любить литературу. – Какой Ваш учебник – самый любимый и дорогой для Вас? Какой учебник Вы мечтаете написать? – И все же какой учебник особенно любим Вами? Так получилось, что я сейчас работаю в издательстве «Мнемозина». Ушел я из «Просвещения» с великой болью, но был вынужден это сделать по ряду обстоятельств. В «Мнемозине» меня сделали ответственным за все издаваемые учебники по литературе. Этим я сейчас и занимаюсь, т.е. читаю все, что только можно и нужно. – Много у Вас работы! И все же скажите, какой учебник Вы мечтаете написать. Сейчас главная задача вот в чем состоит. У нас обширная литература, у нас много хороших учебников, отличные статьи в журналах «Литература в школе» и «Литература» («Первое сентября»). У нас есть великолепнейшие методисты (например, Айзерман). Правда, в основном старшего поколения, а молодых мало. Поэтому я бы сейчас не стал рассуждать о том, какой учебник хотел бы написать. Хотя бы пустить в ход то, что у нас есть, и это самое главное. Автор: Наталья Барташевич
– Вообще говоря, тогда было не до этого. Но к нам попадали листовки со стихами Твардовского, и солдаты читали «Василия Теркина». Нам сбрасывали с самолетов газеты, и мы их с интересом читали. Но говорить о литературе на фронте, конечно, сложно. Правда, попадались книжки в тех местах, которые мы занимали, отбив у врага. Однажды мы заняли польский фольварк, и там, в огромном дворце, было множество книг на нескольких языках – польском, немецком, русском. Признаюсь, что несколько книг я оттуда забрал.
– Я уверен, что интернет – это не панацея, но вещь хорошая и в какой-то мере нужная. Между прочим, я недавно получил журнал «Литература» издательского дома «Первое сентября». Там опубликована беседа с современным поэтом Рубинштейном. Вот что он говорит: «Сейчас наступает визуальность, поэтому теряются и размываются значения слов. Я много читаю прессы, особенно электронной, и бросается в глаза удивительная вербальная нечувствительность, абсолютная нечувствительность к слову, его значению, потому что слово уже воспринимается как подпись к картинке. Раньше картинка была иллюстрацией текста, а теперь текст – подпись к картинке. Мы-то выросли в очень сильном дефиците визуальности (что тоже было плохо), поэтому был такой лингвоцентризм».
– Говорить об этом – то же самое, что мерить на метры картины и рассуждать, нужны ли нам больше картины во всю стену или миниатюры. Это зависит от дарования и замысла художника или писателя, материала, читателя, к которому они обращаются. В одном журнале я прочитал стихи одного поэта – они в одну строчку. Но ведь ассоциации возникают от каждой строки! Это, конечно, не значит, что все должны писать вот так.
– Совершенно не согласен! Литература ведь возникла как учительная литература. Если взять древние летописи, жития, «Слово о полку Игореве», которое сейчас входит в учебную программу, – все это учительная литература, обращенная к морали, нравственности. Причем все эти грани нравственности постепенно расширялись: от религиозности шли к другим, более сложным вопросам, до литературы самого последнего времени, до нашей запрещенной литературы, которая в 70-е годы была «распакована» - всюду речь шла только о том, что литература воспитывает в широком плане нравственность. Без этого не обойдешься, и литературу ничто в этом плане не заменит: ни история, ни политика, ни всякие философские беседы, потому что человек в книге переживает, пропускает ее через свои чувства. А без этого литературы быть не может.
– Во-первых, отбросим те вещи, которые нам не годятся: «Литературную матрицу», которую ни один порядочный учитель в класс не понесет, наше увлечение интернетом. Что делать? Как наладить чтение массы ребят? Вы знаете, рецептов тут быть не может, но есть самое простое: читать учителю. Но для этого требуется время. Когда-то Астафьев рассказывал о том, как учился в школе. В 30-е годы учебников не было, но у него был хороший учитель, который приносил в класс книги по программе и читал. И вот это чтение, говорил Астафьев, сделало его писателем.
– Попытки ввести «Русскую словесность» были еще до революции. Но ничего хорошего не выходило, и авторы книг в конце концов вынуждены были отделять русский язык от литературы. Пытались соединить эти предметы и после революции – тоже неудачно.
– У нас есть богатый опыт, от которого отказываться не надо. Ведь у нас образование строится по ступеням. В начальной школе изучаются отдельные произведения (так называемое «Литературное чтение») с разбором, письменными работами и т.д. Среднее звено – это более сложные произведения. Желательно, чтобы эти более сложные произведения были хронологически взаимосвязаны. Это не история литературы, но, как мы говорим, курс в историческом освещении. Это не наш термин, а термин знаменитого дореволюционного методиста Стаюнина. То есть это хронология. Надо, чтобы «Слово о полку Игореве» не обгоняло «Евгения Онегина». И, наконец, старшее звено – это курс на историко-литературной основе.
– Вне исторического подхода к литературе мы ничего не поймем. Говорят, можно отбросить какие-то эпохи, каких-то писателей. Сейчас, например, есть призывы обойтись без древней литературы. Говорят, что нужно убрать и Радищева, потому что он изучается в истории и никакого отношения к литературе не имеет.
– Что касается современной литературы, тут я, говоря откровенно, не очень большой специалист. Но мне кажется, что надо дать самое элементарное представление о современной литературе – о том, что она не прекратила свое течение, переживает определенный этап.
– Да, это так. Школьники могут получить представление о постмодернизме, но специально на этой литературе сосредоточиваться, с моей точки зрения, рано. Когда эта эпоха пройдет, будем думать. А включать в школьную программу Пелевина «Чапаев и пустота» или Сорокина невозможно. Я уже не говорю о том, что наши школьники получат с точки зрения языка и нравственности. Поэтому к современной литературе надо относиться очень и очень осторожно.
– Зарубежная литература, конечно, нужна, и шедевры зарубежных классиков должны входить в школьную программу. У нас есть переводы, а подробнейшим образом изучать язык этих произведений мы не можем. Но знакомство с этой литературой необходимо.
– Вы знаете, у нас произошла небольшая подмена, и я тоже повинен в этом: в школе появился термин «теория литературы». Но это не теория литературы в строгом смысле, теория преподается в вузах, на филологических факультетах. То, что мы называем теорией литературы в школе, по сути дела литературоведческие обобщения того, что школьники читают. Есть максималисты, которые тянут в эту «теорию литературы» все, что можно. Совсем без этого обойтись нельзя. Возьмите, например, жанры. Школьник ведь должен представлять, что такое роман, рассказ, повесть. Старшеклассник должен различать символистские, футуристические и романтические произведения, знать, как произведение построено. Он не разберется иначе в литературе, особенно в современных произведениях.
– В издательстве «Просвещение» считают, что самый удачный мой учебник «Литература» для 8 класса. Его даже считают одним из лучших учебников в России. Я не знаю, так ли это, но люблю эту книжку. Есть еще и приложение к ней, которое мы сочинили в вашем издательстве – «Читаем, думаем, спорим». Потом я ушел в другое издательство, и мы продолжили работу над ней. А издательство «Просвещение» распространило этот опыт на другие классы.
– Эта книга сделана с любовью. Сейчас перерабатываю учебник для 9 класса в связи с введением нового стандарта. Там (в стандарте) есть спорные вещи, от которых я отказался в учебнике. Но есть и разумные положения.
– Мечтать уже времени не остается. У меня сейчас другое занятие. Я хочу написать, а по сути дела уже почти написал, книжку по методике преподавания литературы. Я затрагиваю в ней больные вопросы методики. Это меня больше всего сейчас интересует. А что касается учебников, то, пожалуй, dixi, т.е. я уже все сказал и все сделал. Конечно, если бы я прожил еще N-е количество лет, то мог бы еще что-то сообразить.
Автор: обзор подготовил менеджер магазина книг Сапин М.Р.
