График работы
Понедельник с 9.00 до 17.00
Вторник с 9.00 до 17.00
Среда с 9.00 до 17.00
Четверг с 9.00 до 17.00
Пятница с 9.00 до 16.00
Суббота выходной
Воскресенье выходной
Книжный интернет магазин Умник и К обзор Наука для меня — и любовь, и хобби, и смысл жизни…
13.12.2011
По данным Международного биографического центра за 2008 год, крупнейший ученый мира в области химии — академик Михаил Воронков. Согласно американскому журналу Scientist, иркутский ученый занимает третье место среди всех ученых мира по продуктивности. Михаил Григорьевич совершил столько открытий в области органической химии, что хватит на несколько жизней.
С чего все начиналось
Михаил Воронков родился 6 декабря 1921 года в городе Орел. В детстве он был ужасным хулиганом, неутомимым в шалостях. Родители старались дать ему хорошее воспитание, и в пять лет он читал немецкую литературу так же хорошо, как и русскую. Потому его кипучая энергия должна была найти выход. Михаил Григорьевич придумывал себе множество занятий и интересов: увлекался минералогией, электротехникой и радиотехникой, туризмом, мастерил приемники и устраивал домашние концерты, даже ставил оперы. Коллекционировал минералы, марки и монеты, писал стихи, занимался легкой атлетикой, дзюдо, самбо. Посещал школу техники речи и кружок юных поэтов в Ленинградском Доме писателей. В школе он тоже занимался в самых разных кружках и везде проявлял себя лидером. Первое знакомство с химией произошло в восемь лет…
Михаил Воронков — создатель биокремнийорганической химии.
Его фундаментальные исследования привели к открытию класса силатранов, нового вида физиологически активных веществ.
Силатраны стимулируют генезис и регенерацию соединительной и костной ткани, способствуют заживлению ран и ожогов глаз. На их основе созданы препараты, обладающие кровоостанавливающим, анестезирующим и антибактериальным действием.
В сельском хозяйстве силатраны используются в качестве стимуляторов роста и продуктивности как растений, так и животных.
– Однажды получил подарок — набор «Химические опыты на дому», и это решило мою судьбу, — рассказывает Михаил Воронков. — Меня поразили те фантастические превращения, которые можно было осуществлять с помощью химических реакций: выращивать разноцветные кристаллы, получать взрывчатые вещества и краски, превращать воду в молоко или вино… Дело было на даче, и я начал изобретать всякие яды от мух и комаров. Таким образом, у меня с детства появился интерес к биологически активным соединениям. А когда вернулся в город, начал искать в энциклопедии все о химии и изучать другие подворачивающиеся под руку литературные источники.
Периодическую систему Менделеева выучил наизусть. С этих пор в доме царили невообразимые запахи, гремели взрывы и пылали пожары. Как-то, после очередного «эффективного» эксперимента отец решил выпороть меня. Бегал вокруг стола с ремнем и кричал: «Будешь еще заниматься химией?» На что, убегая, я ему отвечал: «Буду, буду!» В школе я записался в химический кружок, а поскольку в этом же здании размещался пединститут имени Покровского, то скоро проник на кафедру химии. Профессор, который ею руководил, меня полюбил и всячески потворствовал моим экспериментам. Уже в четвертом классе я удивлял студентов своим знанием химии, а в восьмом — занимался в городской научной станции Ленинградского Дома пионеров. Выбор был сделан, и, когда поступал на химфак университета, не было никаких сомнений.
Так в 1938 году Михаил Григорьевич Воронков поступает на химический факультет Ленинградского государственного университета. Еще студентом первого и второго курсов его приобщили к научным исследованиям профессор Щукарев и ближайший сотрудник академика Фаворского доцент Егорова.
Сера, по словам Михаила Григорьевича, стала первым элементом, с которым он познакомился, и «второй любовью» после кремния. Трагикомическое знакомство с последним произошло в 1940 году. Получая чистый кремний, Михаил Воронков, студент 2-го курса Ленинградского госуниверситета, случайно сломал стакан. Все его содержимое вылилось на брюки, и те развалились за считанные минуты. От неподобающего вида будущего академика спасла любовь к спорту — он постоянно носил с собой чемоданчик с тренировочным костюмом.
Но тут началась война…
В июле 1941 года Михаил Воронков добровольцем вступил в ряды защитников Родины, а в декабре того же года после контузии был демобилизован.
– Когда началась война, я заканчивал третий курс ЛГУ. Накануне, 20-го июня, в Саблино проводился университетский кросс. Я, естественно, участвовал в нем, поскольку был одним из лучших бегунов университета. И стал победителем кросса на 1000 метров. После устроили вечеринку, ранним утром на берегу реки любовались восходом солнца. Приехал в Ленинград, завалился спать. В 12 часов дня прибежал мой лучший друг Валя Крюков: «Мишка, вставай! Война!» Мы сразу побежали в военкомат записываться добровольцами. Очередь огромная, отстояли, а нам говорят: «Студенты? Идите в университет, там в партбюро вас определят». Нас зачислили в студенческий саперный батальон. Мы строили на Карельском перешейке противотанковые рвы, работали как черти. Потом нас перевели в ополчение. А я и тогда уже плохо видел, это заметили. Меня послали на курсы химической защиты. Это спасло мне жизнь — весь первый отряд студентов ЛГУ, в который я так стремился, погиб под Стрельной…
Все мои лучшие друзья… А меня направили начальником химслужбы в 102-й батальон Василеостровской дивизии Ленинградской армии народного ополчения, а затем в 209-й истребительный батальон НКВД ловить шпионов, охранять город. Надо сказать, что первое время мы воспринимали все по-мальчишески. Было жутко любопытно. Например, в первый воздушный налет на Ленинград забрались на крышу Академии художеств, нашу временную казарму, смотрели феерическое зрелище: взрывы, трассирующие пули, над городом огромные белые клубы дыма. Это горели Бадаевские склады, в которых хранились все продовольственные запасы города…
Мне довелось охранять здание Академии наук, родной университет. Моей второй казармой была бывшая школа на острове Голодай: жуткая холодина, голод. Поздней осенью, получив увольнительную, я отправился домой навестить родителей. Объявили воздушную тревогу, но я не стал прятаться в укрытие, продолжал свой путь, и вдруг, почти у родного дома, взрыв, и дальше ничего не помню. Так я был контужен и потерял зрение на один глаз.
В 1975 году зрение Михаила Григорьевича резко ухудшилось, но знаменитый профессор С. Федоров сделал блестящую операцию, и еще почти десять лет Михаил Воронков видел белый свет, но потом все же полностью потерял зрение.
– Тем не менее темп работы я не снизил, — замечает ученый. — Сложные формулы представляю умозрительно, хотя это порой бывает непросто.
От Ленинграда до Иркутска…
В 1942 году Михаил Воронков эвакуировался из блокадного Ленинграда в Свердловск, где до-срочно окончил местный университет, затем аспирантуру в Институте органической химии АН СССР (Казань — Москва).
В 1944 году Михаил Воронков возвращается в Ленинградский университет, где работает сначала ассистентом, а затем старшим научным сотрудником кафедры органической химии. А с 1954 года он заведует лабораторией неорганических полимеров Института химии силикатов АН СССР.
Далее судьба забрасывает Михаила Григорьевича в Ригу, где с 1961 по 1970 год он заведует лабораторией элементоорганических соединений Института органического синтеза АН Латвийской ССР. В 1966 году его избирают членом-корреспондентом АН Латвийской ССР, в 1970-м — членом-корреспондентом АН СССР, в 1990-м — действительным членом АН СССР (ныне Российская академия наук).
Ученый вспоминает, как в 1970 году собирался в Иркутск по приглашению академиков Лаврентьева и Ворожцова возглавить Иркутский институт органической химии Сибирского отделения АН СССР. В рижской квартире он смотрел матч по боксу между СССР и США, а в перерывах между раундами бежал на кухню утешать жену, которой переселение в Сибирь казалось ссылкой.
– В Риге у меня была лаборатория, где работали двадцать сотрудников, а здесь предлагали возглавить целый институт, более 400 человек. Идей у меня всегда было больше, чем рук, и в Иркутске появилась возможность претворить их в жизнь. Сибирский период стал самым плодотворным. Наука для меня самое главное — и любовь, и хобби, и смысл жизни.
Михаил Воронков увеличил число сотрудников иркутского института до шестисот. Вслед за ним в Иркутск потянулись талантливые советские химики из Риги, Ленинграда, Горького и Кишинева.
Одно из детищ Михаила Григорьевича и его иркутских коллег — медицинские препараты-гемостатики, способные быстро останавливать кровотечение, оказывать бактерицидное действие, заживлять раны и ожоги без рубцов и даже останавливать рост злокачественных опухолей.
А с 1995 года Михаил Воронков становится советником РАН и возглавляет лабораторию элементоорганических соединений в этом же институте, где продолжает активную научную деятельность и руководит научной школой — большим коллективом специалистов в области элементоорганической химии.
О своих учителях Михаил Григорьевич вспоминает с большим теплом:
– Считаю себя внучатым учеником трех выдающихся российских химиков-академиков — Алексея Фаворского, Николая Зелинского и Владимира Ипатьева. В Ленинградском университете под руководством ближайших сотрудников Фаворского начал заниматься научными исследованиями, а после войны стал последним аспирантом академика. Поскольку он сам почти не бывал в институте органической химии АН СССР, моим «микрошефом» был Михаил Шостаковский, который впоследствии стал членом-корреспондентом АН СССР и директором института, где я сейчас работаю. Когда в марте 1942 года меня эвакуировали из Ленинграда по «дороге жизни», я попал в Свердловск, там в университете моими учителями были профессора МГУ Юрьев и Левина, любимые ученики академика Зелинского. В своей дипломной работе я даже открыл новую реакцию и объяснил ее механизм своим учителям. После этого они пригласили меня в аспирантуру МГУ, но я решил отправиться в Институт органической химии АН СССР, в Казань, куда он был тогда эвакуирован. Там вновь попал в школу академика Фаворского. Начиная с 1948 года в Ленинградском университете, а затем в Институте химии силикатов в лаборатории профессора Долгова — ближайшего сотрудника академика Ипатьева, увлекся (на всю жизнь) кремнийорганической химией.
На вопрос, что помогало в жизни, ученый с легкостью отвечает:
– В основном любимая работа. Передо мной пример двух слепых знаменитых математиков-академиков: Эйлера и Портнягина… Им было, наверное, еще труднее (формулы, уравнения и расчеты). Помогали неиссякаемый оптимизм и чувство юмора, а также спортивная закалка, полученная в молодые годы.
По материалам СО РАН, «АиФ», NanoNewsNet и Википедии.
Автор: Анна Белякова
Автор: обзор подготовил менеджер магазина книг Бонк Н.А.
